Записки д`Аршиака, Пушкин в театральных креслах, Карьера д`Антеса - Леонид Гроссман

Историк Пугачева, редактор крупнейшего ежемесячника, беспощадный политический сатирик в своих эпиграммах и памфлетах на министров и царей, Пушкин под конец жизни принадлежал к той формирующейся прослойке русской литературной интеллигенции, в среде которой его атрибут «шестисотлетнего дворянства» отступал перед личными свойствами его гениального дарования. Классовая отчужденность этих «бедных правнуков» от сиятельных и полновластных представителей столбовой и новой знати заметно сказалась в момент гибели Пушкина в знаменитой инвективе Лермонтова и в малоизвестных парижских письмах Андрея Карамзина, сына историка, к его матери:

«Поздравьте от меня петербургское общество, маменька, — оно сработало славное дело! Пошлыми сплетнями, низкою завистью к гению и красоте оно довело драму, им сочиненную, к развязке! Поздравьте его, оно стоит того. Бедная Россия! Одна звезда за другою гаснет на твоем пустынном небе, и напрасно смотрим, не зажигается ли заря, — на востоке темно!..

То, что сестра мне пишет о суждениях хорошего общества, высшего круга, гостиной аристократии (черт знает, как эту сволочь назвать!), меня нимало не удивило: оно выдержало свой характер. Убийца бранит свою жертву, и это должно быть так, это в порядке вещей… Быстро переменились чувства в душе моей при чтении вашего письма, желчь и досада наполнили ее при известии, что в церковь пускали по билетам только la haute societe.[74] Ее-то зачем? Разве Пушкин принадлежал к ей? С тех пор как он попал в ее тлетворную атмосферу, его гению стало душно, он замолк… meconnu et deprecie il a vegete sur ce sol arride et ingrat et il est tombe victime de la medisance et de la calomnie.[75] Выгнать бы их и впустить рыдающую толпу, и народная душа Пушкина улыбнулась бы свыше!»[76]

Так определял социальную среду, окружавшую поэта в момент его смерти, близкий ему по воззрениям наблюдатель, во многом, вероятно, выражая его собственные ощущения перед целым обществом, ставшим его палачом.

От возмущения современников и ненависти потомков следует перейти к детальному изучению врагов и убийц поэта. Привлечение новых данных к истории международной реакции и легитимистской партии тридцатых годов в лице поклонников Меттерниха и адептов Священного союза разъясняет многое в причинах и мотивах знаменитого столкновения. В частности, более пристальное изучение Геккернов тем уместнее, что сведения о них в печати изобилуют ошибками, от которых не свободны и новейшие публикации материалов по Пушкину.[77] Ошибки эти показательны для явно поверхностного и чересчур «обобщенного» отношения исследователей к непосредственным противникам Пушкина, словно не заслуживающим от них обычного научного внимания. Между тем, если прав был герой Гомера, моливший богов ниспослать ему счастливый дар «ясно видеть лицо врага», нам необходимо со всей тщательностью изучить облики соперников и убийц поэта: только при этом условии будут расшифрованы бесчисленные политические загадки, окружающие печальнейший из поединков, и до конца раскрыта тяжелая личная драма, приведшая к смерти Пушкина.

Некоторые документы, и материалы на эту тему, оставшиеся за пределами внимания прежних исследователей, мы и предлагаем вниманию читателя.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ КАРЬЕРА ДАНТЕСА

I

Счастливая линия успехов Жоржа д'Антеса трижды обрывалась крупными историческими событиями: Июльской революцией, смертью Пушкина и падением Второй империи. История восхождения и крушения сен-сирского юнкера в императорском Петербурге тридцатых годов достаточно изучена. Но дальнейшая политическая биография убийцы Пушкина известна лишь в самых общих чертах, хотя деятельность его в качестве тайного посланника Людовика-Бонапарта к северным державам и видного сенатора при Наполеоне III наиболее полно освещает его облик дельца, комбинатора и авантюриста, уже явственно сквозивший под беспечными чертами юного петербургского кавалергарда.

Целое десятилетие после дуэли 1837 года Жорж Геккерн остается не у дел. Он живет в глухой пограничной провинции, вдали от политики, не пытаясь выступать снова на поприще большой военной или государственной карьеры. Во Франции пребывает у власти Орлеанская династия, против восшествия которой он бунтовал в 1830 году, защищая белое знамя старших Бурбонов. После смертного приговора, вынесенного ему в Петербурге военным судом, он воздерживается от новых поисков счастья на чужбине. Довольствуясь скромной общественной ролью, предоставленной ему согражданами в его эльзасском затишьи, он в 1847 году носит официальное звание «помещика-капиталиста, члена главного совета Верхнерейнского департамента, жительствующего в городе Сульце».[78]

Но, со свойственной его биографии резкой контрастностью переходов, он уже в следующем году облечен почетным званьем «народного представителя в Национальном собрании». В это время он уже живет в Париже. Вокруг него развертываются события 1848 года. Пронеслась февральская революция. Орлеаны пали, Луи-Филипп изгнан из Франции. Учредительное собрание настроено непримиримо к идее коренного социального переустройства. Давнишний легитимист Жорж Геккерн занимает в нем, согласно фамильным традициям, крайнюю правую. Это группа землевладельцев, избранных под влиянием католического духовенства. Их немного: на 800 республиканцев приходится всего 100 аграриев; не высказываясь открыто против республики, они упорно проводят реакционную политику и борются с социальными тенденциями собрания. Следует думать, что и эльзасский «помещик-капиталист» отнесся с полным сочувствием к изгнанию из состава правительства социалистов Луи Блана и Альбера. Фамильные предания д'Антесов свидетельствуют, что, когда в исторический день 15 мая члены рабочих клубов заняли помещение Учредительного собрания, чтобы разогнать его и провозгласить временное правительство с Бланки, Барбесом и Альбером во главе, депутат верхнего Рейна «спас жизнь одному приставу, защитив его своим телом».

Таковы были политические дебюты Ж. Геккерна в центре мировой политики — Париже. Он не выдвигается в Национальном собрании своими речами (ораторские лавры доставит ему только императорский Сенат), но приобретает известность благодаря своей внушительной внешности (способной, как мы видели, оборонять даже драбантов Бурбонского дворца) и сопутствующей ему славой бесстрашного бретера, застрелившего Пушкина. Репутация эта прочно связана с его именем. Он избирается в арбитры парламентских дуэлей. В конце 1848 года член Собрания Биксио обвиняет Тьера в неблаговидной тактике перед президентскими выборами. Бывший министр Луи-Филиппа считает необходимым вызвать оскорбителя, а в секунданты выбирают знатока дуэльного права Жоржа Геккерна. 20 декабря 1848 года д'Антес мог живо вспомнить снежный плацдарм на Коломяге. Но в отличие от 27 января 1837 года политический поединок французских депутатов прошел бескровно и закончился примирением.

Отныне д'Антесу обеспечена дружба Тьера, во многом весьма родственного ему искателя политических успехов, славы и золота. Будущий усмиритель Коммуны представлял собою законченный тип авантюриста-завоевателя, и недаром именно он послужил Бальзаку прототипом для его «арривиста» Растиньяка. Адвокатура, журналистика, салоны, связи, личные романы — все служило безвестному провинциалу двадцатых годов трамплином для его политической и финансовой карьеры. Его новейшие биографы не скрывают, что тщеславие и жизненные аппетиты «господина Тьера» сообщали его убеждениям недопустимую гибкость и нередко обращали его к весьма неприглядным методам достижения своих целей. Но в течение сорока лет этот неразборчивый делец принимал у себя всех знаменитостей Парижа и Европы, стремясь упрочить свою популярность и влияние. В салонах известного особняка на улице Сен-Жорж Геккерн мог в беспечной обстановке светской беседы незаметно осуществлять сложные и тонкие задания видного сподвижника бонапартовской диктатуры.

Уже с первых шагов своей большой политической деятельности д'Антес заметно приближается к самому крупному авантюристу эпохи — Луи-Бонапарту. По свидетельству Метмана, Жорж Геккерн входил в «комитет, известный под именем „Комитета улицы Пуатье“ и подготовивший водворение Империи». Следует расшифровать это малопонятное обозначение. К концу 1848 года роялистская и католическая партия сконструировались в «партию порядка» под руководством «Комитета улицы Пуатье», возглавляемого лидерами трех фракций: орлеаниста Тьера, легитимиста Беррье и католика Монталамбера. Они предложили свою поддержку Кавеньяку на условиях закрытия рабочих клубов и ряда других реакционных мер, которые представитель республиканцев вынужден был отклонить. Комитет решил поддерживать Луи-Бонапарта, принявшего все условия. 10 декабря произошли президентские выборы, на которых Бонапарт получил 5 1/2 миллионов голосов, его соперник Кавеньяк лишь 1 1/2 миллиона, Ледрю Роллен 370 тысяч, а знаменитый Ламартин всего только 8 тысяч. Маркс объяснял этот успех тем, что «Бонапарт — представитель самого многочисленного класса французского общества, представитель мелких крестьян-собственников. Подобно тому, как Бурбоны — династия крупной поземельной собственности, а Орлеаны — династия денег, Бонапарты — династия крестьян, т. е. французской народной массы».[79]